Об Италии
Отзыв о поездке Рим — Флоренция — Помпеи — Неаполь — Венеция
РИМ
Также читайте:
Магда Травиа и ее муж Марк приглашают нас поужинать в ресторанчике «Кампонески» на пьяцца Фарнезе.
Мы вступаем на камни площади, и Магда легко взмахивает изящной рукой:
- Фасад этого дворца делал Микеланджело Буонарроти. Теперь здесь посольство Франции...
Мы пьем итальянское вино фраскатти, едим креветок и лангуста, а у меня не выходит из головы, как французский посол открывает папку с документами у себя на работе, а рядом... Буонарроти! Могучий, легендарный, фантастический.
Великолепный дворец с великолепными скульптурами - он живет в наше время и он же смотрит на нас из глубины веков. Такие постоянно праздничные будни для тех, кто поселился здесь. Две огромные древнеримские ванны светло-зеленого мрамора, как два льва, улеглись симметрично по краям площади. Два фонтана бьют из них. Я трогаю холодный камень рукою. Он кажется мне теплым. XVI век, I век, конец века двадцатого. Все смешалось, все сосуществует вместе, античность и современность. Буонарроти - среди прочего - расписал своды Сикстинской капеллы в Ватикане, создал гигантскую фреску на алтарной стене «Страшный суд». Капелла -личная молельня римских пап. Но папам давно стало понятно, что запереть это чудо, оставив его доступным только узкому кругу религиозных лиц, невозможно. Наоборот, необходимо, чтобы как можно больше обычных людей его увидело. Может быть, для того, чтобы еще сильнее поверить в Бога. А может -в возможности Человека.
«Пьета» Микеланджело в соборе святого Петра для меня самый драгоценный шедевр. Камень, запечатлевший сокровеннейшие чувства. Словно не резец мастера иссекал белый мрамор, а душевный огонь оплавлял твердыню. Мадонна, совсем юная, держит на коленях тело только что снятого с креста Иисуса. Ее лицо исполнено не горя, а смирения, спокойной, светлой и невыразимой печали.
«Пьета» - «сострадание», «милосердие», «оплакивание». Я стою и молчу перед ней. И всякий раз, когда прилетаю в Италию и стою перед «Пьетой», что-то происходит со мной.
Что-то происходит, и когда я подхожу к Колизею и вижу сквозь его проемы синее-синее итальянское небо. Я тысячу раз видела этот древнеримский амфитеатр на картинках. Но когда он живьем вписан в небо, в площадь, в пеструю людскую толпу, когда я могу подойти и пальцами тронуть каменную кладку, которой касались пальцы человека, сложившего ее две тысячи лет назад, я понимаю что-то очень важное про человечество, обитавшее и продолжающее обитать на Земле.
Необычные, странные ощущения могут пронизать вас в Риме повсюду: когда вы подходите к развалинам императорских форумов или к термам Каракаллы - баням, что служили древним римлянам своебразным клубом, где нынче дают свои транслирующиеся на целый мир концерты Паваротти вместе с Доминго и Каррерасом; когда перед вами расстилается площадь Венеции или площадь Испании, столько раз показанные в кино, что выглядят, как родные; когда вы вступаете под своды собора Санта-Мария Маджоре или Санта-Мария дель Анджели - в последнем недавно отпели Марчелло Мастроянни, а раньше Федерико Феллини...
Я иду по виа Венето и рассматриваю каждый магазинчик и каждое кафе, потому что знаю, что здесь Феллини снимал «Сладкую жизнь». У фонтана подпрыгивает и пританцовывает человек, который мог быть персонажем Феллини, и мне говорят, что так и есть, это местный безумец, который живет у фонтана. Господи, да здесь почти все - персонажи! И лица могли бы быть в кино, и улицы, площади и соборы - все в этом городе включено в карнавал, исполненный жизни, и культуры, и истории культуры одновременно. В этом замесе не заключена ли загадка и отгадка Италии, какой она предстает перед вами, счастливчиком, попавшим сюда?
Кажется, Гоголь, поселившись в Риме, был занят тем же отгадыванием загадки.
Вот она, виа Систина, его улица. Мраморная доска, на которой написано по-итальянски и по-русски: «Здесь жил в 1838 -1842 гг. Николай Васильевич Гоголь, написавший здесь «Мертвые души». Вот «Антико кафе Греко», где он пивал свой кофеек. Я захожу туда, нахожу медальон с портретом Гоголя на стене, сажусь за столик под этим медальоном, беру кофе, в руках у меня его книжка «Рим», я читаю:
«...когда мало-помалу из тесных переулков начинает выдвигаться древний Рим, где темной аркой, где мраморным карнизом, вделанным в стену, где порфировой потемневшей колонной, где фронтоном посреди вонючего рыбного рынка, где целым портиком перед нестаринной церковью, и, наконец, далеко, там, где оканчивается вовсе живущий город, громадно воздымается он среди тысячелетних плющей, алоэ и открытых равнин необъятным Колизеем...»
Так вернулись к Колизею. Теперь, положим, город тут не кончается, да и рыбного рынка поблизости нет, а где есть, там нет вони, а есть запах, и чистота вместо грязи - все-таки цивилизация поработала.
...Глазею на витрины виа Тусколано. Улица тянется на многие километры, как будто уводя из Рима почти в провинцию. А там, в провинции, лежит местечко Тускола. Знаете, кто в нем родился? Цицерон, вдохновенный оратор. Еще одно знаковое имя из сонма подобных.
ФЛОРЕНЦИЯ
В мае 1993 года у галереи Уффици прозвучал взрыв. Бомба унесла пять жизней и разворотила хранилище национальных сокровищ. Многие произведения скульптуры, живописи, рисунка оказались изуродованными и испорченными. По слухам, это давала о себе знать мафия. Все-таки уму непостижимо, как может быть ничего не дорого негодяям. В те дни операция «Чистые руки» набирала ход - страна хотела если не избавиться от спрута, душившего ее, то хотя бы укоротить его.
Кое-что удалось. Во всяком случае сами итальянцы свидетельствуют о безопасности как на улицах Рима, так и на улицах Флоренции.
А флорентийские улицы столь же прекрасны, что и римские. Я иду по одной из них, она выводит меня к дому Данте Алигьери. Правда, этот дом выстроен в прошлом веке -благодарные соотечественники возвели его по прежним чертежам на том месте, где когда-то действительно жил поэт. Зато сохранилась церковь святой Маргариты, которую Данте посещал, остались камни, по которым он ходил. А в Палаццо дель Падеста сохранилась фреска с его изображением. Тонкое, умное, печальное лицо в полупрофиль в средневековом головном уборе. И если у вас хватит воображения, то вы можете представить себе его встречу с юной Беатриче. Встреча ошеломляет Данте. Девушка так нежна и хороша, что поэт не может отвести от нее глаз. Он влюблен и полон ею... «Суровый Дант» назвал его Пушкин. Но суровость в его чертах появилась позже, когда пришлось пережить изгнание и заочное осуждение на смерть, когда были пройдены все круги ада, что позже воплотились в другой «Ад», часть «Божественной комедии».
Он стоит, каменный, в своем родном городе на площади Санта-Кроче. На камне краткая выразительная надпись: «Данте - от итальянцев».
Отсюда я двигаюсь к главной площади Флоренции, где расположены высшие достижения итальянской архитектуры: восьмиугольный баптистерий, который изучают студенты-архитекторы всего мира, колокольня Джотто XIV века, собор Санта-Мария дель Фьоре с куполом работы Брунеллески XV века. Все - знаменитости.
Святая Дева Мария с цветком (так переводится дель Фьоре) - на фасаде собора. А фасад - из чудесного разноцветного мрамора. Весело смотреть на его многоцветье. Зеленый привезен из Прато, розовый - из Мареммы, белый - из Каррары. Каррарский мрамор - лучший на свете. Из него, к слову, изваяна «Пьета» Буонарротти. Вообще-то он сделал четыре статуи с таким названием, с возрастом меняя подходы, умножая фигуры, находя иные решения.
Канцлером Флорентийской Республики в конце XV века стал Никколо Макиавелли. Его самого иногда называют представителем «макиавеллизма» - то есть мастером интриги, политического коварства и циничного расчета. В действительности он был умнейший человек и скорее реалист, чем циник. Две книги принесли ему мировую известность: «История Флоренции» и «Государь».
Кабинет Макиавелли располагался в Палаццо Веккьо, рядом с которым позднее была построена галерея Уффици - с нее я начала рассказ о Флоренции. Сперва галерея несла служебные функции. Соорудил ее Джордже Вазари, художник, архитектор, писатель, первый историк искусства. Большое количество света, попадавшего в длинный, коридор верхнего этажа, позволило использовать Уффици для демонстрации скульптур, ковров и картин.
Галерея Уффици невероятно богата. Я останавливаюсь возле двух работ: «Примаверы» («Весны») и «Рождения Венеры» Сандро Боттичелли. Вы наверняка знаете обе, пусть по репродукциям. Особая легкость рисунка, особый разбеленный мазок, каким кисть художника пишет фигуры, делает боттичеллиевы картины удивительно светоносными. Человеческое земное становится абсолютно духовным.
В 1966 году скромная река Арно внезапно вышла из берегов. Вода затопила нижние этажи домов, добралась и до произведений искусства.
Террористы, наводнение... Как хрупки предметы вечности. Но и как стойки.
Я смотрю на картины Боттичелли и хочу надеяться, что флорентийское Возрождение, явившее в лице этого мастера высшую прелесть, поможет возродиться не одному поколению посетителей Уффици, утомленных, расстроенных, а то и напуганных жизнью в последовавших за Ренессансом веках.
ПОМПЕИ
Последнее извержение Везувия случилось в 1959 году.
Первое, про которое знает наука, -примерно 10 тысяч лет назад. А самое известное произошло в 80 году новой эры. 20-километровый столб пепла возник над Везувием. Лава не дошла до Помпеи, но пепел обрушился на город, и тот оказался погребен под его многометровым слоем.
Погибло две тысячи человек. Я видела гипсовые слепки человеческих фигур, из которых торчат натуральные зубы, черепа и костяшки пальцев. Ученые, раскопавшие Помпеи в XVIII веке, заливали гипсом пустоты, образовавшиеся на месте сгоревших в горячем пепле людей, - таким образом были получены страшные и зримые свидетельства беды, случившейся двадцать столетий тому назад.
Город, что раскопан и предстает теперь вашему взору, относится к I веку до новой эры. Сохранившиеся улицы, площади, лавки, жилища знати, стадион, два театра, термы, даже публичный дом с каменными кроватями для услаждения плоти на улице Лупанариум - абсолютно живые, всамделишные, и нужно совсем немного фантазии, чтобы вообразить себе, как здесь работали, торговали, гуляли, наслаждались жизнью давно исчезнувшие человеческие существа.
Я переступаю порог дома Ветти - явно состоятельных помпейцев. Фрески, украшающие стены дома, поразительны. Рисунок абсолютно реалистический, ясный, богатый, подробный. Вот женщина. Вот мужчина. Вот ребенок. Вот небо. Самое же главное открытие: древним была известна перспектива! До недавних пор искусствоведение считало, что перспектива в живописи открыта Джотто. До него изображение всегда было плоским. Ничего подобного. Рисунки окна, веранды, колонны на заднем плане в жилище Ветти подают весть из двухтысячелетней истории: люди уже тогда были способны, толковы и умелы как художники настолько, что нашим современникам гордиться перед ними в этом плане нечем. Это отрезвляет.
Пикантная подробность. Уж как это обнаружили, не знаю, но экскурсовод поведала, что в доме Ветти жила 13-летняя девочка, которую братья Ветти подкладывали частенько в постель гостям. В специальной комнате любви, где это происходило, - специальные
НЕАПОЛЬ
«Санта-Лючия, Санта-Лючия...»
Знакомая неаполитанская песенка.
А еще угол незнакомой неаполитанской набережной.
Блестит море под лучами заходящего солнца. Блестят окна домов, глядящихся в море. Блестят первые зажигающиеся розовые фонари.
Неаполь - город узнаваний того, чего ты никогда не видел в реальности, но к свиданию с чем давно готов.
Кафе «Гамбринус» - думаешь, это в Одессе, а это в Неаполе. Нет, в Одессе тоже, но вначале в Неаполе. Туда можно зайти и заказать себе пиццу «Маргарита». Такой была первая пицца, изобретенная неаполитанским поваром и преподнесенная им королеве Маргарите. Ее цвета - цвета итальянского флага: зеленый, белый, красный. Ингредиенты просты: зеленый - базилик, белый - очень свежий сыр модзарелла, красный - помидоры. Между прочим, помидоры, в том виде, в каком мы их знаем, - итальянское изобретение. Когда-то из далеких земель были привезены маленькие невкусные оранжевые плоды. Потом итальянцы над ними потрудились - в результате мир получил крупные сладкие красные томаты. Пиццу готовят непременно на дровах в печи, имеющей форму холма. Считается, что поваром должен быть пожилой человек, имеющий не просто кулинарный, но жизненный опыт. Может быть, вместе с пищевыми калориями мы поглощаем еще что-то важное, идущее от человека к человеку? Но ведь так в каждом искусстве, включая и кулинарное, - и искусство общения, и искусство самой жизни.
Неподалеку от «Гамбринуса» на площади Муниципалитета вздыбились кони Клодта. Вы полагали, они в Санкт-Петербурге? Вы правильно полагали. Просто однажды русский царь Николай I был гостем Неаполя, и город привел его в такой восторг, что он решил сделать неаполитанцам подарок: преподнести клодтовских коней. И теперь они гарцуют и на берегах Невы, и на берегах Неаполитанского залива, выступая символом взаимной близости культур. В Неаполе не место вспоминать Милан, но поскольку в этом повествовании для последнего не находится места (журнал не резиновый), признаюсь, что, увидев впервые стены миланского Кремля, была крайне удивлена: ну совершенно как наш московский! И только позднее прочла, что мастера-то для нашего Кремля были приглашены из Италии уже после того, как были сооружены эти характерные зубцы и стены в Милане. И это тот же диалог культур.
Возвращусь к Неаполитанскому заливу. В нем, как корабль на якоре, стоит таинственный Кастель декгл Ово - Замок Яйца. Он называется так, поскольку имеет форму яйца. Здесь жил сказочный богач Лукулл - еще одно имя, знакомое уху. Рестораны, расположенные в замке, предложат вам вкуснейшие морепродукты, выставочные залы покажут современное и классическое искусство.
А на виднеющемся холме Мерджеллина - могила Вергилия, автора «Энеиды», которого другой поэт, Данте, изобразил своим провожатым по кругам Ада в «Божественной комедии».
Лучшие живописные произведения вы найдете в Национальной галерее Неаполя во дворце Каподимонте: Тициан, Питер Брейгель-старший, Караваджо. Впрочем, работы этих и других знаменитых художников разбросаны по всем музеям и галереям Италии.
Абрис спящего Везувия - заключительный штрих при прощальном взгляде из Неаполя или на Неаполь. Пускай спит.
ВЕНЕЦИЯ
Идя по одной из венецианских улиц-набережных, я поднялась по ступенькам очередной церкви и прочла: церковь Антонио Вивальди.
Он родился и жил здесь, скрипач и композитор, обучавший девушек музыке и написавший около полутысячи концертов, даже переписать ноты которых, сдается, жизни не хватит, духовное лицо, лишенное всякой напускной святости, творец, понимавший человека и воплотивший это понимание гармонии. Быть может, вода, окружавшая Венецию со всех сторон, помогала его музыке литься так же, как льется она, - легко и свободно. Мы не знаем, что значит жить, окруженными водой. Должно быть, это совсем особое существование и чувствование. Вивальди знал. И это осталось в его чистых, переливающихся звуках.
Иду его дорогой - он ведь шел здесь, и по мосту Риальто, верно, как и теперь, переполненному лавками и лавчонками, между коими сновал любопытный народец, и этими узенькими улочками, где пешеход задевает плечом пешехода.
Сто островов - под Венецией, и миллионы свай, и четыреста мостов, и каналы, а не дороги связывают людей друг с другом, и вы садитесь в гондолу, а не в машину, чтобы проехать, куда вам нужно, или полюбоваться каменным кружевом дворцов и соборов.
Собор Сан-Марко - с него нужно начать. Он стоит на площади Сан-Марко -«самой элегантной гостиной Европы», по выражению Наполеона, знавшего в этом толк. И правда, множество столиков, вынесенных прямо на площадь, изящные светильники, цветовые ковры, галереи и колонны, среди которых играют маленькие оркестры, делают ее предметом роскоши под открытым небом. Вы можете выпить в этой гостиной чашечку кофе, покормить голубей, полюбоваться видом собора снаружи, а затем занять длинную очередь - она почти всегда длинная, но идет быстро -и попасть в сам собор. После яркого солнечного света - полутьма и прохлада. Мрамор, мозаичное золото, в обрамлении эмали и драгоценных камней золотой алтарь, а в алтаре сокровищница, таящая в себе золотые и серебряные византийские украшения. Из-за обилия золота сооружение называют еще Базилика д'Оро - Золотой собор. Если вы подниметесь по крутой лестнице наверх, то с его террасы, с высоты птичьего полета, можете еще раз оглядеть красавицу-площадь с ее нарядным людом и обнимающей ее лагуной.
Дворец Дожей, «огромная и великолепная громада», как отозвался о нем Байрон, - еще одно украшение площади. Увидев его, вы непременно вспомните венецианского дожа Отелло - не живого человека, а литературный образ, порождение гения Шекспира, но живущего в веках точно так же, как и Ромео с Джульеттой. Внутри собора -анфилада больших комнат и залов, самый большой из которых - зал Большого Совета - вмещал 1700 патрициев. Кажется, тень Дездемоны и сейчас еще витает в этих пышных покоях. Титаны XVI века, прославившие венецианскую школу живописи, встретят вас в собрании дворца: Джорджоне, Тициан, Веронезе, Тинторетто.
Закрытый мост с небольшими проемами, в которые можно выглянуть наружу, ведет от Дворца Дожей к бывшей тюрьме. По нему шли заключенные, бросавшие последний взгляд на небо, море и солнце. Оттого он и называется мост Вздохов. Теперь влюбленные присвоили себе и название, и местечко. Они верят, что, если поцеловаться под мостом, любовь будет вечной.
На противоположной стороне лагуны -остров Сан-Джорджо Маджоре с церковью, носящей то же имя. И в ней - картины Тинторетто. А самое печальное место в Венеции, где и впрямь в воздухе повисло бесчисленное количество вздохов, -залив Мизерикордиа, и напротив другой остров с другой церковью - Сан-Микеле. Там кладбище. «Мизерикордиа» значит печаль. У России с этим островом - свои связи. На нем похоронен Игорь Стравинский. А совсем недавно к Стравинскому присоединился Иосиф Бродский.
Бродский бесконечно любил Венецию и посвятил ей необыкновенные строки. Приведу одну строфу: «Ночь на Сан-Марко. Прохожий с мятым лицом, сравнимым во тьме со снятым с безымянного пальца кольцом, грызя ноготь, смотрит, объят покоем, в то «никуда», задержаться в коем мысли можно, зрачку - нельзя...»
Это, к месту, печальный автопортрет автора в Венеции, портрет которой - в других строках того же стихотворения «Лагуна»: о «площадях, как «прощай», широких» и «улицах узких, как звук «люблю».
«Прощай» и «люблю» - лучшие слова, подсказанные поэтом, для итальянского финала.
Ольга КУЧКИНА.
Фото Александра КОВАЛЯ.
